Тысяча душ - Страница 41

M-lle Полина начинала припоминать.

– Смотритель… – сказала она, прищуривая глаза, – он был, кажется, у нас?

– Был? – спросил князь.

– Да, был; но maman сухо его приняла, и он с тех пор не бывал.

– О чем вы говорите? – спросила опять старуха.

– О сочинениях, ma tante, о сочинениях, – отвечал князь и, опять взявшись за лоб, проговорил тихо и с улыбкой Полине: – Voila notre homme!. Займитесь, развлекитесь; молодой человек tres comme il faut!.

Полина тоже усмехнулась.

– Именно готова, – отвечала она, – впрочем, он и тогда мне понравился: очень милый.

– Очень милый! – подтвердил князь.

– Обедать готово? – вмешалась старуха.

М-lle Полина пожала плечами.

– Мы недавно, maman, кофе пили.

– Рано, ma tante, очень рано; всего еще первый час, – подхватил князь, смотря на часы.

Старуха сделала недовольную мину и снова начала как бы дремать.

– Я сейчас заезжал к нему, и завтра, вероятно, он будет у меня, – произнес князь, обращаясь к Полине.

Та опять грустно, но улыбнулась.

II

Возвратившись домой из училища, Калинович сейчас заметил билет князя, который приняла у него приказничиха и заткнула его, как, видала она, это делается у богатых господ, за зеркало, а сама и говорить ничего не хотела постояльцу, потому что более полугода не кланялась даже с ним и не отказывала ему от квартиры только для Палагеи Евграфовны, не желая сделать ей неприятность. На оборотной стороне билетика рукою князя было написано: «Заезжал поблагодарить автора за доставленное мне удовольствие!» Прочитав фамилию и надпись, Калинович улыбнулся, и потом, подумав немного, сбросив с себя свой поношенный вицмундир, тщательно выбрился, напомадился, причесался и, надев черную фрачную пару, отправился сначала к Годневым. Настенька по обыкновению ждала его в зале у окна и по обыкновению очень ему обрадовалась, взяла его за руку и посадила около себя.

– Откуда ты сегодня такой нарядный? – сказала она.

– Ниоткуда, – отвечал Калинович и потом, помолчав, прибавил: – У меня сейчас нечаянный гость был.

– Кто такой? – спросила Настенька.

Вместо ответа Калинович подал ей билет князя. Настенька, прочитав фамилию и приписку, улыбнулась.

– Какая любезность! Только жалко, что не вовремя, – проговорила она.

– Почему же не вовремя? – спросил Калинович.

– Конечно, не вовремя! Когда напечатался твой роман, ты ни умнее стал, ни лучше: отчего же он прежде не делал тебе визитов и знать тебя не хотел?

– Напротив, он был всегда очень любезен со мной, и я всегда желал с ним сблизиться. Человек он очень умный…

Настенька сомнительно покачала головой.

– Не знаю, – прибавила она, – я видела его раза два; лицо совершенно как у иезуита. Не нравится он мне; должно быть, очень хитрый.

Калинович ничего не возражал и придал лицу своему такое выражение, которым как бы говорил: «Всякий может думать по-своему».

Между тем Петр Михайлыч тоже возвратился домой и переодевался в своем кабинете. Услышав голос Калиновича, он закричал:

– Калинович, вы здесь?

– Здесь, – отвечал тот.

– У вас гость был, князь заезжал к вам.

– Знаю, – отвечал Калинович.

– Что ж вы думаете сделать? – продолжал старик, входя. – Э! Да вот вы кстати и приоделись… Съездите к нему, сударь, сейчас же съездите! Подите-ка, как он вас до небес превозносит.

– Зачем же сейчас? – вмешалась Настенька. – Не успел он завернуть, как и бежать к нему на поклон. Какое благодеяние оказал… это смешно!

– Ужасно смешно! Много ты понимаешь! – перебил Петр Михайлыч. – Зачем ехать? – продолжал он. – А затем, что требует этого вежливость, да, кроме того, князь – человек случайный и может быть полезен Якову Васильичу.

– Чем же он может быть полезен Якову Васильичу? Вот это интересно; этого я точно не понимаю.

Петр Михайлыч рассердился.

– Нет, ты понимаешь, только в тебе это твоя гордость говорит! – вскрикнул он, стукнув по столу. – По-твоему, от всех людей надобно отворачиваться, кто нас приветствует; только вот мы хороши! Не слушайте ее, Яков Васильич!.. Пустая девчонка!.. – обратился он к Калиновичу.

– Я думаю съездить, – проговорил тот.

Настенька взглянула на него.

– Поезжайте, – подхватил старик, – только пешком грязно; сейчас велю я вам лошадь заложить, сейчас. – прибавил он и проворно ушел.

– Ты поедешь? – спросила Настенька.

– Конечно, поеду, – отвечал Калинович.

– А если я не хочу, чтоб ты ездил?

– Странное желание! – проговорил Калинович.

– Ну, положим, что странное, но если я этого хочу; неужели ты не пожертвуешь для меня этими пустяками?

– Я не понимаю, в чем тут жертвовать. Мне надобно заплатить визит, я и плачу, – что ж тут такого?

– Тут ничего, может быть, нет, но я не хочу. Князь останавливается у генеральши, а я этот дом ненавижу. Ты сам рассказывал, как тебя там сухо приняли. Что ж тебе за удовольствие, с твоим самолюбием, чтоб тебя встретили опять с гримасою?

– Я еду не к генеральше, которую и знать не хочу, а к князю, и не первый, а плачу ему визит.

– Не езди, душечка, ангел мой, не езди! Я решительно от тебя этого требую. Пробудь у нас целый день. Я тебя не отпущу. Я хочу глядеть на тебя. Смотри, какой ты сегодня хорошенький!

Говоря это, Настенька взяла Калиновича за руку.

– Я опять сюда вернусь через какие-нибудь четверть часа, – отвечал он.

– Не хочу я, говорят тебе! – возразила Настенька.

– Каприз – и больше ничего, и каприз глупый! – проговорил Калинович, нахмурившись.

– Нет, Жак, это не каприз, а просто предчувствие, – начала она. – Как ты сказал, что был у тебя князь, у меня так сердце замерло, так замерло, как будто все несчастья угрожают тебе и мне от этого знакомства. Я тебя еще раз прошу, не езди к генеральше, не плати визита князю: эти люди обоих нас погубят.