– Извольте, maman, кушайте; я для вас же… – проговорила она, подавая матери чашку.
Генеральша медленно, но с большим удовольствием начала глотать кофе и при этом съела два куска белого хлеба.
– Кофе хорош, – заключила она.
– Стакан воды, ma tante, стакан воды непременно извольте выкушать! Этим правилом никогда не манкируйте, – сказал князь, погрозя пальцем.
– Я согласна, – отвечала генеральша таким тоном, как будто делала в этом случае весьма большое одолжение.
М-lle Полина позвонила; вошел лакей.
– Холодной? – спросила она, обращаясь к князю.
– Самой холодной, – отвечал тот.
– Воды холодной маменьке, – сказала она человеку.
Тот ушел и возвратился с водой. М-lle Полина наперед сама ее попробовала, приложив руку к стакану.
– Кажется, холодна? – обратилась она к князю.
Тот тоже приложил руку к стакану.
– Хороша, – сказал он и подал стакан генеральше.
Та медленно отпила половину.
– Будет, – проговорила она.
– Нет, ma tante, как угодно, весь, непременно весь, – возразил князь.
– Допейте, maman; иначе кофе вам повредит! – подтвердила Полина.
Генеральша нехотя допила.
– Ох, вы меня совсем залечите! – сказала она и в то же время медленно обратила глаза к лежавшим на столе конфетам.
– За то, что я тебя, дружок, послушалась, дай мне одну конфету из твоего подарка, – произнесла она кротко.
– Можно ли до обеда, maman, – заметила Полина.
– Ничего, ничего, это самые невинные, – разрешил князь и поднес генеральше вместо одной три конфеты.
Та начала их с большим удовольствием зубрить, а потом постепенно склонила голову и задремала.
– Ребенок, совершенный ребенок! – произнес князь шепотом.
М-lle Полина вздохнула.
– Совершенный ребенок! – повторил он и, пересев на довольно отдаленный стул, закурил сигару.
Полина села около него. Князь некоторое время смотрел на нее с заметным участием.
– Однако как вы, кузина, похудели! Боже мой, боже мой! – начал он тихо.
Полина грустно улыбнулась.
– Ты спроси, князь, – отвечала она полушепотом, – как я еще жива. Столько перенести, столько страдать, сколько я страдала это время, – я и не знаю!.. Пять лет прожить в этом городишке, где я человеческого лица не вижу; и теперь еще эта болезнь… ни дня, ни ночи нет покоя… вечные капризы… вечные жалобы… и, наконец, эта отвратительная скупость – ей-богу, невыносимо, так что приходят иногда такие минуты, что я готова бог знает на что решиться.
Князь пожал плечами.
– Терпение и терпение. Всякое зло должно же когда-нибудь кончиться, а этому, кажется, недалек конец, – сказал он, указывая глазами на генеральшу.
– Терпение! Тебе хорошо говорить! Конечно, когда ты приезжаешь, я счастлива, но даже и наши отношения, как ты хочешь, они ужасны. Мне решительно надобно выйти замуж.
– А что же Москва? – спросил князь.
– Ничего. Я знала, что все пустяками кончится. Ей просто жаль мне приданого. Сначала на первое письмо она отвечала ему очень хорошо, а потом, когда тот намекнул насчет состояния, – боже мой! – вышла из себя, меня разбранила и написала ему какой только можешь ты себе вообразить дерзкий ответ.
– О! mon Dieu, mon Dieu, – проговорил князь, поднимая кверху глаза.
– У меня теперь гривенника на булавки нет, – продолжала Полина. – Что ж это такое? Пятьсот душ покойного отца – мои по закону. Я хотела с тобой, кузен, давно об этом посоветоваться: нельзя ли хоть по закону получить мне это состояние себе; оно мое?
В продолжение этого монолога князь нахмурился.
– Оно ваше, и по закону вы сейчас же могли бы его получить, – произнес он с ударением, – но вы вспомните, кузина, что выйдет страшная вражда, будет огласка – вы девушка, и явно идете против матери!
– Но если я выйду замуж, это будет очень натурально. Должна же я буду чем-нибудь жить с мужем?
Князь в знак согласия кивнул головой.
– Тогда, конечно, будет совсем другое дело, – начал он, – тогда у вас будет своя семья, отдельное существование; тогда хочешь или нет, а отдать должна; но, cher cousine, – продолжал он, пожав плечами, – надобно наперед выйти замуж, хоть бы даже убежать для этого пришлось: а за кого?.. Что прикажете в здешнем медвежьем закоулке делать? Я часто перебираю в голове здешних женихов, – нет и нет! Кто посолидней и получше, не хотят жениться, а остальная молодежь такая, что не только выйти замуж за кого-нибудь из них, и в дом принять неловко.
В ответ на это Полина вздохнула.
– Я предчувствую, – начала она, – что мне здесь придется задохнуться… Что, что я богата, дочь генерала, что у меня одних брильянтов на сто тысяч, – что из всего этого? Я несчастнее каждой дочери приказного здешнего; для тех хоть какие-нибудь удовольствия существуют…
При последних словах у Полины показались на глазах слезы.
– Господи, боже мой! – продолжала она. – Я не ищу в будущем муже моем ни богатства, ни знатности, ни чинов: был бы человек приличный и полюбил бы меня, чтоб я хоть сколько-нибудь нравилась ему…
В это время генеральша зевнула и полуоткрыла глаза.
– Полина, ты здесь? – сказала она.
– Здесь, maman, – отвечала Полина и, тотчас же встав, отошла от князя к столику, на котором лежали книги.
– Что ты делаешь? – спросила генеральша.
– Книги смотрю.
– Какие книги?
– Которые князь привез, – отвечала с досадою Полина.
– Какие книги он привез? – спросила старуха.
– Журналы, ma tante, журналы, – подхватил князь и потом, взявшись за лоб и как бы вспомнив что-то, обратился к Полине. – Кстати, тут вы найдете повесть или роман одного здешнего господина, смотрителя уездного училища. Я не читал сам, но по газетам видел – хвалят.