– Сам был: обещался… – отвечал тот.
Князь пожал плечами.
– Странно! – проговорил он; но в это время раздался звонок, и вице-губернатор вошел. Он первый поклонился губернаторше и губернатору.
– Здравствуйте, Яков Васильич! Давно мы с вами не видались! – произнес старик, протягивая ему руку, но не приподымаясь с кресел, и до такой степени сумел совладеть с собой, что ноты неприязни не почувствовалось в этой фразе.
– Давно, ваше превосходительство, – отвечал Калинович совершенно простодушным тоном.
– А что ж Полина? – спросила хозяйка, разливавшая на большом круглом столе чай.
– Она не так здорова, – отвечал гость.
Князь переглянулся при этом с дочерью. Губернаторша взглянула на инженерного поручика, который еще поутру только рассказывал ей, как замечательный случай, что вице-губернаторша, выезжавшая везде, ни разу еще не была ни у княгини, ни у дочери ее. Муж ли ей не позволял того, или она сама не хотела – никто не знал. Стулья между тем так были поставлены, что вице-губернатор непременно должен был сесть рядом с губернатором; но он, легонько повернувшись на каблуках, подошел и сел около хозяйки в кресло, которое, собственно, предназначено было для губернаторши, но которая не успела еще занять его.
– Я поближе к чаю – позволите? – спросил Калинович мадам Четверикову, которая была одета в щегольское платье гласе и цвела красотой. Она взмахнула только на него своими превосходными карими глазами и, проговоря: «Пожалуйста!», начала приготовлять ему чай.
– Куда ж вы так много сахару кладете? Это ужас! – заметил ей Калинович.
– Ах, да, и в самом деле это много! – сказала, как бы сконфузившись, мадам Четверикова. – Решительно не умею наливать этого несносного чаю! – прибавила она.
– Что же вы умеете после этого? – спросил Калинович.
– Ничего, – отвечала мадам Четверикова несколько обиженным голосом.
– Дурно-с! – произнес Калинович, и оба несколько минут как-то страстно смотрели друг на друга.
– Послушайте! – начала хозяйка, низко-низко наклонившись над столом. – Вы в ссоре с этим господином? – прибавила она, указывая головой на губернатора.
– Это с чего вы взяли?.. Не знаю, как он мной, а я им очень доволен, – отвечал Калинович с насмешкой.
– Ну, нет; это вы смеетесь! Зачем вы ссоритесь с ним? Он такой милый! – возразила хозяйка.
– Да, он милый; только взяточник.
– Зачем вы так говорите? Нет, это пустяки! – возразила хозяйка.
– Вольно ж вам заставлять меня говорить о пустяках, тогда как я вижу перед глазами ваши мелькающие ручки, которым сама Киприда позавидовала бы!
– Merci за комплимент.
– У меня нет в отношении вас комплиментов, – отвечал Калинович, – и знаете ли что? – продолжал он довольно искренним тоном. – Было время, когда некто, молодой человек, за один ваш взгляд, за одну приветливую улыбку готов был отдать и самого себя, и свою жизнь, и свою будущность – все.
– Да, знаю, – отвечала мадам Четверикова, лукаво потупившись. – А послушайте, – прибавила она, – вы написали тот роман, о котором, помните, тогда говорили?
– Нет! Я нарочно тогда его выдумал, чтоб предсказать вам ту будущность, которою вы теперь наслаждаетесь.
– Хороши и вы! – возразила хозяйка укоризненным тоном.
– Не лучше вас: друг друга стоим! – отвечал Калинович, и вообще заметно было, что вместо ожидаемого сближения с губернатором он целый вечер намеревался любезничать с хозяйкою; но из дома принесли ему записку, при чтении которой заметное чувство удовольствия показалось на лице его.
– Adieu, – проговорил он, осторожно беря шляпу и пожимая руку хозяйки под столом.
– Куда же вы? – спросила та удивленным и недовольным тоном.
– Нужно-с: не беспокойте никого. Adieu, – проговорил Калинович и пошел.
Князь побежал было за ним, но не успел догнать.
Губернатор между тем сделал вид, что будто бы через полчаса только заметил отсутствие Калиновича.
– А где же наш вице-губернатор? – спросил он совершенно равнодушным тоном.
– Не знаю, убежал! Получил из дома записку и убежал, – отвечал князь.
Губернатор ничего на это не сказал и стал смотреть на ламповый транспаран, как бы любуясь им. Приехал вскоре полицеймейстер. Гремя шпорами и саблей, он прямо подошел к губернатору и, приложив руку к виску, проговорил:
– Сейчас прибыл, ваше превосходительство, чиновник министра внутренних дел, надворный советник Куропилов.
Губернатор встал и побледнел.
– Зачем? – произнес он.
– Как я слышал из разговора их с господином вице-губернатором, который теперь к ним приехал, что по делу дворянина Язвина, – отвечал полицеймейстер.
– Да, прекрасно!.. Что ж вы на меня-то смотрите, точно не видали? – спросил его губернатор с азартом.
Полицеймейстер, в свою очередь, покраснел, но скоро поправился.
– Не будет ли каких-нибудь приказаний, ваше превосходительство? – проговорил он, опять приложив руку к виску.
– Никаких… Какие же могут быть приказания?.. Ступайте… Очень вам благодарен за беспокойство… Никаких… – повторил старик раздраженным голосом, и полицеймейстер уехал.
– Дурак!.. – повторил ему вслед губернатор. – Приедет из Петербурга какой-нибудь там чиновник – переполошится, скачет… ужасный болван! – присовокупил он полушутливым тоном, но не мог скрыть беспокойства и, не дождавшись ужина, уехал.
Вскоре после того разнесся слух, что надворный советник Куропилов не являлся даже к губернатору и, повидавшись с одним только вице-губернатором, ускакал в именье Язвина, где начал, говорят, раскапывать всю подноготную. Приближенные губернатора объявили потом, что старик вынужденным находится сам ехать в Петербург. При этом известии умы сильно взволновались. Дворянство в первом же клубе решило дать ему обед.