Тысяча душ - Страница 115

115

– Здравствуйте и вместе прощайте! – произнес гость, входя.

– Что ж так? – спросил Калинович неторопливо.

– Еду-с… Дело наше о привилегии кончилось – значит, теперь надо в деревню… работать… хлопотать… – отвечал князь и остановился, как бы не договорив чего-то; но Калинович понял.

– Может быть, вы деньги желаете получить? – сказал он после некоторого молчания.

– Да, Яков Васильич, я бы просил вас. Я теперь такую кашу завариваю, что припасай только! – произнес князь почти униженным тоном.

Калинович нарочно зевнул, чтоб скрыть улыбку презрения, и небрежно выдвинул незапертый ящик в столе.

– Билетами хотите? – проговорил он.

– Все равно! – отвечал князь, вынимая и отдавая Калиновичу его заемное письмо.

Калинович подал ему билет опекунского совета.

– Пятьдесят две тысячи ровно! – проговорил он.

– Верю и благодарю-с! – подхватил князь и, великодушно не поверив уплаты, сунул билет в карман.

Калинович между тем, разорвав с пренебрежением свое заемное письмо на клочки и бросив его на пол, продолжал молчать, так что князю начинало становиться неловко.

– Что ваша, однако, баронесса, скажите? Я видел ее как-то на днях и говорил с ней о вас, – начал было князь.

– Я и сам с ней говорил, – возразил Калинович с насмешкой. – Сегодня в два часа еду к ней, – присовокупил он, как бы желая покончить об этом разговор.

– Поезжайте, поезжайте, – подхватил князь, – как можно упускать такой случай! Одолжить ее каким-нибудь вздором – и какая перспектива откроется! Помилуйте!.. Литературой, конечно, вы теперь не станете заниматься: значит, надо служить; а в Петербурге без этого заднего обхода ничего не сделаешь: это лучшая пружина, за которую взявшись можно еще достигнуть чего-нибудь порядочного.

Явное презрение выразилось при этих словах на лице Калиновича. Тотчас же после свадьбы он начал выслушивать все советы князя или невнимательно, или с насмешкою.

– Что, однако, Полина? Могу я ее видеть? – продолжал он.

– Нет, она не одета, – отвечал сухо Калинович.

– Значит, до свиданья! – проговорил князь, несколько растерявшись.

Хозяин только мотнул головой и не привстал даже. Князь ушел.

– Мерзавец! – проговорил ему вслед довольно громко Калинович и вскоре выехал со двора. Развалясь и положа нога на ногу, уселся он в своей маленькой каретке и быстро понесся по Невскому. В Морской экипаж остановился перед главным входом одного из великолепных домов.

Калинович назвал швейцару свою фамилию.

– Пожалуйте, – проговорил тот и дал знать звонком в бельэтаж.

Калиновичу невольно припомнился его первый визит к генеральше. Он снова входил теперь в барский дом, с тою только разницею, что здесь аристократизм был настоящий: как-то особенно внушительно висела на окнах бархатная драпировка; золото, мебель, зеркала – все это было тяжеловесно богато; тропические растения, почти затемняя окна, протягивали свою сочную зелень; еще сделанный в екатерининские времена паркет хоть бы в одном месте расщелился. Самый воздух благоухал какой-то старинной знатью. Баронесса в ужас приходила от всего этого старого хлама, но барон оставался неумолим и ничего не хотел изменить. Он дозволил жене только убрать свое небольшое отделение, как ей хотелось, не дав, впрочем, на то ни копейки денег. Баронесса, однако, несмотря на это, сделала у себя совершенный рай, вполне по современному вкусу. Точно в жилище феи, вступил Калинович в ее маленькую гостиную, где она была так любезна, что в утреннем еще туалете и пивши кофе приняла его.

– Bonjour! – проговорила она ему навстречу, ангельски улыбаясь, как некогда улыбалась княжна, с тем только преимуществом, что делала это как-то умней и осмысленней.

– Bonjour, madame! – отвечал он с чувством собственного достоинства, но тоже любезно.

– Desirez vous du cafe? – спросила баронесса.

– Je vous prie! – отвечал Калинович.

– А курить? – прибавила баронесса, подвигая серебряный стакан с папиросами.

Калинович закурил.

– Я привез вам маленькую сумму… – начал он.

– Ах, да, да, merci! – подхватила скороговоркой баронесса, немного сконфузившись, и тотчас же переменила разговор. – Скажите, – продолжала она, – вы давно были влюблены в Полину? Мне это очень интересно знать.

– Да, давно, – отвечал Калинович с замечательным присутствием духа.

– Она очень милая, очень умная… нехороша собой, но именно, что называется, une femme d'esprit: умный человек, литератор, именно в нее может влюбиться. Voulez vous prendre encore une tasse?.

– Non, merci, – отвечал Калинович. – Деньги… – прибавил он, вынимая из кармана толстую пачку ассигнаций.

– Да; но мне, я думаю, нужно вам дать какую-нибудь бумагу?

– Нет, не нужно, – отвечал Калинович.

– Merci, – отвечала баронесса, кладя в раздумье деньги в стол.

Несколько времени они оба молчали.

– Я к вам, баронесса, тоже имею просьбу… – начал Калинович.

– Ах, да, знаю, знаю! – подхватила та. – Только постойте; как же это сделать? Граф этот… он очень любит меня, боится даже… Постойте, если вам теперь ехать к нему с письмом от меня, очень не мудрено, что вы затеряетесь в толпе: он и будет хотеть вам что-нибудь сказать, но очень не мудрено, что не успеет. Не лучше ли вот что: он будет у меня на бале; я просто подведу вас к нему, представлю и скажу прямо, чего мы хотим.

– Если можно будет это сделать, так, конечно… – сказал Калинович.

– Конечно, можно. Неужели вы думаете, что в Петербурге на балах говорят о чем-нибудь другом: все о делах… такой уж несносный город! – произнесла баронесса.

В это время раздался звон шпор. Калинович встал.

115